Я работаю для будущих людей...

Статьи Автор: Из дневников Николая Константиновича Рушева

Будучи признанной художницей в свои юные годы, Надя с ее творчеством в то же время воспринималась и очень настороженно. Столь ранний расцвет не признавался некоторой частью авторитетных искусствоведов. Замкнутые в рамки своей традиции, они придерживались строгих канонов и возрастных цензов. Но многие почитатели таланта Рушевой не соглашались с этими мнениями и отстаивали право на гениальность, неординарность и новизну.

Надя в этих спорах, также как и осыпаемая похвалами, всегда держалась необыкновенно скромно и с достоинством. Будто знала: время все расставит на свои места.

Одним из ярких примеров является полемика, которая состоялась 28 июня 1968 года в музее Л.Н.Толстого. Об этом повествуют страницы рукописи Николая Рушева, посвященные последнему лету жизни дочери.

11 июня 1968 года. Жара.

У Нади — летние каникулы! С утра читала и рисовала к «Мастеру и Маргарите», а с обеда с подружками она впервые была в музее Л.Толстого на своей выставке рисунков и композиций к «Войне и миру», открывшейся 10 дней назад.

Из класса и из школы еще никто не посетил ее. После работы побывали там мама и я. Мы благодарили устроителей, дарили ленинградские буклеты надиной «Пушкинианы». Узнали, что через 17 дней будет обсуждение выставки и закрытие музея на ремонт. Домой поехали вдвоем: Надя с девочками пошли на Калининский проспект.

12 июня 1968 года. Среда.

Мне «стукнуло» 50... Обычно мы — непьющие, имеющие и непьющих друзей — день моего рождения не отмечаем, ибо родные и друзья в это время — кто на даче, а кто в отпуске. Так было и на этот раз. [...]

Дома мама, конечно, испекла вкусный пирог с цифрой 50, купила мне обновки и все было по-семейному празднично. Приехала бабушка Вера Алексеевна послушать новости о жизни ленинградской родни.

А Надюша поделилась с нами большим планом создания нового большого цикла. [...] Улыбаясь, Надя сказала нам, что этот план она осуществит здесь дома, за летние каникулы:

— И еще читать, читать!.. И экскурсии!.. Блаженство!..

Нам оставалось только удивляться и радоваться.

14 июня 1968 года. Жара.

Сегодня после обеда я свободен. Уговорился с Надей, а она с Леной Григорьевой, быть в музее Восточных культур на первой в Москве выставке Нико Пиросманишвили, посвященной 50-летию со дня кончины непризнанного при жизни подвижника.

Утомленный жарой, я просиживал на скамеечках посреди залов большой выставки, а подружки в школьной форме, взявшись тесно за руки, медленно переходили от картины к картине. Они то подходили ближе, то отступали на шаг-два, восторженно перешептываясь и сдержанно жестикулируя. [...]

Затем на метро мы быстро добрались до музея Толстого: еще вчера на работу мне позвонила ученый секретарь М.Г.Погорелова, что обсуждение надиной выставки объявлено на 28 июня и что можно получить пригласительные билеты. [...]

16 июня 1968 года. Воскресенье.

Сегодня мы все трое больше помалкивали: по радио узнали, что умер Константин Паустовский, 76 лет. Мы очень любили его рассказы и на Студии я осуществлял оформление к первой из телепостановок (1954 г.) по его мотивам — «Колотый сахар» (о русском сказителе); затем еще две «Корзина с еловыми шишками» (о Григе) и «Слепой повар» (о Моцарте). А Надюша читала недавно его «Снег» и «Ночь в октябре».

Я с утра помогал маме по хозяйству; затем клеил на паспорту новые рисунки дочери, а она, за своим рабочим столиком, читала нам стихи Есенина и, притихнув над бумагой, сотворила зеленым и желтым фломастерами два небольших, певучих рисунка [на темы есенинских стихотворений].

17 июня 1968 года. Понедельник.

После завтрака дочка уютно устроилась на балконе и — сразу за чтение. Выбрала почему-то Уилки Коллинза. Мама и я — на работу. [...]

После работы у нас курсы повышения квалификации художников ЦТ. Сегодня по расписанию ведет интересную консультацию о выставочных эскизах оформления телепостановок профессор ВГИКа Геннадий Алексеевич Мясников. Это он, в содружестве с А.И.Богдановым, был художником-постановщиком многих фильмов, среди них — «Каменный цветок», «Адмирал Ушаков» и все четыре серии «Войны и мира».

Я заранее сговорился с ним и с дочкой о показе ему (впервые) части из надиной «Войны и мира», части из «Эллады», «Современности» и «Воспоминаний о Варшаве». И сама она приехала к нам точно к 19 часам, то есть специально к концу консультации. [...]

Геннадий Алексеевич еще до прихода Нади начал знакомиться с ее папкой. Вначале торопливо: ему показалось, что сверху лежат рисунки получше. Очень удивлялся. Перелистав до конца всю папку, он стал тщательно просматривать заново, спрашивая меня:

— И это то, что не отобрали на выставку в музее Толстого? Да тут столько прекрасных листов: «Наташа Ростова с куклой», «У дядюшки», «Гибель Платона Каратаева», «Петя на снегу» (я успел сказать, что в музее сейчас — лучшие варианты). А «Наташа в трауре», «Княжна Марья и Николенька», «Элен и Билибин», «Спор из-за наследства», «Наташа-мать ждет Пьера»? Все, все это надо было поместить на выставке!

— Какая свободная и точная импровизация! И все без карандаша и подтирок? Ни у вас в студии, ни у нас во ВГИКе так не рисуют...

— Своеобразно, ясно и уверенно.

[...] В это время я вышел встретить дочь. При входе в мастерскую выражение лица ее стало серьезным. Геннадий Алексеевич почтительно ответил на ее тихое приветствие, осмотрел ее внимательным взглядом художника. Стройная и строгая, она была выше ростом многих наших студийцев и самого его, консультанта, маститого, полноватого профессора.

Он стал расспрашивать Надю про Варшаву, где ему довелось побывать сразу после войны. [...]

— Очень милы ваши фантазии на темы сиренок за мирными делами. Сколько непринужденности, выдумки, что мне даже неудобно в присутствии автора все так хвалить... И полякам бы они понравились.

— «Современная молодежь» — ишь как подмечены направления моды, манеры, типы. Остро и правдиво. [...]

— Значит, за вами наблюдает Василий Алексеевич Ватагин? О! Это большой мастер и педагог. И заданий не дает? Мудрец.

— Что ж, держитесь этого направления. Через год заканчивайте 10-й класс — и к нам, во ВГИК? Мне говорили, что Вы мечтаете об этом. [...]

— Благодарю за приятное знакомство. Над чем сейчас, в каникулы, работаете? Над Булгаковым? Ого! «Мастер и Маргарита»? Я лишь недавно прочитал. Очень интересно, как это у Вас получится. [...]

Наденька, как всегда, неподвижно и скромно слушала, отвечала односложно; благодарила, молча наклоня голову. Наши художники, тоже молча, «мотали себе на ус». А я, стоя за ними, записывал советы Геннадия Алексеевича. [...]

После 20 часов в наш микрорайон Ленино-Дачное автобус ходит реже, и мы с дочкой долго простояли на остановке, но она спокойно дочитывала Коллинза. Когда же я спросил, как она совмещает это с Булгаковым, она доверительно ответила:

— Сегодня днем, без тебя, много порисовала к «Мастеру», Коллинза читаю пока так, «для ликбеза». Я ведь у него ничего не читала. И в школе его не «прорабатывают».

18 июня 1968 года.

[...] У меня на Шаболовке, в студии № 7, первая монтировка декораций к телепостановке «Твоя большая судьба» (на современную тему) силами артистов театра им. Моссовета. [...] Мы все сделали быстро и хорошо. У меня осталось время, чтобы съездить на Центральную студию Диафильмов, попытать там счастья, предложить за основу мои 40 штриховых иллюстраций к тувинской сказке Салчака Тока «О Кодур-ооле и Биче-Кыс». Я их делал для издательства города Кызыла в 1958-61 годах. Теперь мне хотелось выполнить все получше (с помощью Нади) и в цвете. Надеялся на договор и аванс, чтобы все-таки снять дачу на лето. Но ничего не получилось: редакция Диафильма отнеслась к сказке прохладно и своего ничего мне не предложили: много у них художников.

Настроение поднялось дома, когда весело встретила меня дочка. Она успела и позагорать на балконе, почитать и создать удивительные рисунки монотипией [...]. На мое одобрение дочка радостно улыбалась, чувствовалось, что и ей самой эти рисунки нравились. Включив проигрыватель с современными танцевальными ритмами, она бодро покрутила хула-хуп.

На ночь, в постели, Наденька перечитывала места из романа Булгакова и на нужные ей страницы вкладывала аккуратные закладки. Лежит она всегда лицом к стене, а книга — к свету, и чтобы ей не вставать к выключателю, я всегда около 22-х часов прихожу в ее комнатку «делать спокойной ночи»: терпеливо и молча посижу, дождусь, когда она дочитает книгу до конца главы, мягко подоткну ей одеяло и, поцеловав в розовую щечку, тушу свет.

— Спокойной ночи, — тихо отвечает дочь.

А я иду спать на балкон: в белые ночи там особенно крепко спится. [московские отзвуки полярных ночей — Ред.] [...]

23 июня 1968 года. Воскресенье.

[...] Надюша в каникулы с утра всегда наслаждалась чтением. Сегодня она в сарафанчике, спиной к солнцу, расположилась на балконе с Тургеневым: «Вешние воды». При этом на блюдечке у нее горка мелких румяных сухариков маминой искусной сушки. Любила она ими тихонько и медленно похрустывать. Очень уютно.

Я же с утра, на свежую голову, принялся за трудную изошутку [портреты Эдисона и Дизеля за беседой]. Размер — со спичечный коробок требовал минимум средств и максимум сходства, убедительности ситуации, реалистического плана. Вначале все старательно прорисовал карандашной паутинкой. В двух вариантах. Затем один из них перерисовал тонким пером и тушью, а с него через кальку отсеивал в двух вариантах все, что можно отсечь. И лишь с четвертого или пятого захода, уже на ватмане, стало что-то получаться. Старался добиться надиной непринужденности и содержательной простоты... После четырех часов разгибаюсь и выношу на балкон свой окончательный вариант на суд:

— Ну как, дочка? — спрашиваю.

— Так... Ничего... — Она сдержана и на слова, и на похвалу и это «ничего» у нее было достаточным одобрением. Я обрадовался. [...]

24 июня 1968 года.

Сегодня у нас с Надюшей праздник: в библиотеке на Шаболовке подошла моя очередь на первый однотомник (1965 г.) избранной прозы Михаила Булгакова! [...]

Она всегда читает очень быстро. Как-то особо быстро: глаза ее скользят почти по диагонали страницы и при этом она сразу схватывает суть и красоту... Мы с мамой читаем втрое медленнее. [...]

Дома я задерживаюсь у вешалки, жду, когда, кинувшаяся навстречу дочка пороется в моем портфеле и увидит знакомый, объемистый том (ранее она перелистывала такой у Кушнировых). От нетерпения она даже выронила портфель и прижала к груди лучшие творения Булгакова. Сияя и тихо повизгивая от радости, она горячо чмокнула меня в обе щеки и — скорее в свою комнатку за чтение...

Видевшая все это мама только руками развела. [...]

27 июня 1968 года

Больше полугода назад, в декабре 1967 года, нас навестил один из моих сильных монгольских учеников Пурэв Цогзол. Мы не виделись лет 10, но я много о нем слышал из переписки и встреч с общими друзьями (Дондог, Махвал) и сохранил памятные фото. На одном из них Цогзол стоит со мной и Натальей Дойдаловной у памятника Сухэ-Батору в столице МНР, а на руках я держу в «конвертике» 6-месячную дочь. Прошло семь лет, как Цогзол окончил художественный факультет ВГИКа и работает постановщиком в «Монголкино» и еще педагогом в Художественном училище, т.е. на бывшем моем месте [...]

Он навестил нас в декабре, прослышав от Дондога об удивительных рисунках нашей юной НАЙДАН — «Вечноживущей» — как она звалась по-монгольски. [...]

Увидев впервые «фантазии» Найдан, он очень изумился:

— Они прекраснее, чем я представлял по рассказам! Ничего подобного в жизни не видел! И все они без карандашной подготовки? Она хочет после школы во ВГИК? Очень хорошо! Поедемте сейчас туда к моим профессорам. Я в командировке и времени в обрез, но им надо показать эти рисунки. [...]

Он взял две папки, я — еще одну, и мы удачно застали в деканате ВГИКа большинство профессоров, отдыхающих в перерыве между уроками. [...] Вначале они держались важно и пытались больше расспрашивать Цогзола о Монголии, а потом рисунки Нади их так захватили, что на все постороннее не отвлекались и смотрели профессионально, быстро. И после звонка на урок они доброжелательно и единодушно заявили:

— Вот таких-то нам и надо! От имени нас и декана заверяем вас — отца и Надю, что берем ее после школы без экзаменов по рисунку, живописи и композиции. Надо лишь сдать зачеты по истории СССР и литературе. Как у нее с этим? Всегда пятерки? Нам нужны, которые много рисуют, фантазируют в свое удовольствие. Пусть Надя ни о чем не беспокоится и сейчас рисует, что хочет... [...]

Дома Надя, выслушав мой рассказ о посещении деканата и прочитав [учебную] программу, сказала, мечтательно вздыхая:

— 8 часов, за 2 дня, на рисунок головы... Ах, неужели у меня будет когда-нибудь возможность порисовать столько? Очень рада. [...]

28 июня 1968 года. Пятница

Этот день мы в семье давно ждали. После 4-х недель экспонирования музей им. Льва Толстого приглашал специалистов на обсуждение Надиной выставки композиций к роману «Война и мир».

Мы собрались к 18 часам, незадолго до начала. Дочь приехала с постоянными подружками: [...]. Молодой фотокор ТАСС Н.Христофоров фотографировал стайку девочек, прося «именинницу» чего-нибудь им рассказывать, а то она ничем не выделялась. Тут же начинали свои хлопоты и наш телеоператор В.Лебедев, и редактор И.Вороткова.

Я с Натальей Дойдаловной заехал по пути за старой тетушкой О.Н.Рушевой, давно просившей показать ей выставку внучки.

Несмотря на жаркие дни, они [толстоведы] дружно собрались, чтобы обсудить бурно, ибо не все были настроены одобрительно: необычное искусство художницы и особо ее возраст их настораживали. Все 100 мест были заполнены до отказа. [...]

Председательствовала ученый секретарь музея Майя Григорьевна Погорелова. Она чувствовала напряженную обстановку в зале. [...]

1.Вступительное слово М.Г.Погореловой (ей 45 лет):

— Сегодня у нас нет цели пышно чествовать Надю Рушеву. Это не нужно. Нам желательно лишь высказать ей пожелания, ибо мы не рассматриваем нашу встречу, как окончательный итог работы столь юной художницы. Мы хотим дать добрые советы.

Мы встречаемся с ее рисунками не впервые. Еще в январе 1964 года изостудии районных Домов пионеров прислали нам рисунки 400 ребят — московских школьников, на конкурс «Дети рисуют Толстого». Тогда у 11-летней Нади были три красочных и веселых рисунка к малоизвестным сказкам Льва Николаевича: «Как чертенок у мужика краюшку выкупал» и «Пшеничное зерно с куриное яйцо». Они вызвали наш интерес. Мы взяли их в фонд музея в Ясной Поляне.

И вот через 4 года мы рады новой встрече с рисунками Нади ее первого, очень интересного знакомства с великим романом.

Мы все в своей жизни не раз обращаемся к нему. Мы отмечаем, что Наде близок образ Наташи, девочки ее возраста, со всей ее юной жаждой жизни и страданиями.

Мы рады, что наша молодежь дает нам новых почитателей таланта Толстого. Это отрадный факт. Мы впервые выставляем вот так, отдельно, персонально одного молодого автора. Хотя здесь у нас не выставочный зал, и чтобы развесить рисунки Рушевой нам пришлось временно снять работы Крамского, Репина, Нестерова...

2.Слово Нади (она говорила, выйдя к столику председательницы медленно, спокойно, будто бы не о себе):

— Эти рисунки начинала с весны 1966 года. Тогда Толстого еще не требовали от меня по школьной программе. Это делала не для выставки, а так, для себя... и потому больше о любимой Наташе Ростовой. Когда узнала, что будет выставка, то добавила военные сцены — они слабее. При строгом отборе здесь в зале — 50 рисунков, и не все они меня удовлетворяют. Например, «Петя перед боем» — неудачен, особенно лошадь.

Критик в альбоме пишет, что «нет эпохи» (?). Не знаю. Но эпоха начала 19 века самая красивая! Больше всех люблю ее. Цель выставки — посоветоваться...

Надо здесь мне отметить, что мы с дочкой заранее не уговаривались, о чем бы ей выступить: «Просто как получится», — предложила она. Для меня ее самокритика была неожиданностью [...].

3. Г.В.Панфилов (начал горячо, восторженно выкрикивая слова. В руках тетрадка):

— Белинский говорил, что Россия всегда была богата талантами! Горький тоже отмечал фантастическую одаренность русского народа!

Работа Нади Рушевой — это продолжение совершенства русского классического искусства: Федора Толстого, Павла Соколова и т.д. Классичность у нас стала исчезать. И вот на этой выставке впервые осуществлено возрождение классических традиций! Все это очень плодотворно! Все богатство классики засияло по-новому.

Во-первых, психологизм! Надя Рушева умеет раскрыть диалектику души (умение, свойственное Толстому).

Во-вторых, Надя уже имеет особенность манеры изображать действительность и создала свой идеал красоты. [...]

Талант Нади Рушевой не нуждается в шаблонном критерии. Ее не упрекнешь, что она не изучает натуру, пропорции, эпоху. Ее наставник В.А.Ватагин писал в книге отзывов в 1964 году: «Для необычных талантов нужны необычные педагогические установки».

Ничего, что Надя очень молода. Карл Маркс говорил: «Дети должны воспитывать своих родителей».

Гений — это национальное сокровище, и мы должны его сохранить

Реплика из зала: «Детей не стоит захваливать. Не нужно устраивать персональные выставки детей!»

Г.В.Панфилов сбился, посмотрел в тетрадь и продолжал растерянно:

— В.А.Ватагин писал там же о «необходимости создать для необычных талантов — и необычные педагогические установки». Чтобы в художественном ВУЗе не обязательно требовали рисование с натуры и построение перспективы.

Талант Нади Рушевой — подлинная гордость нашего будущего искусства, человечества!

А похвала не повредит умной Наде: она знает, что великий старик Державин похвалил гений Пушкина в его 16 лет... воодушевил и окрылил. А юный Пушкин не по всем предметам учился хорошо, и по алгебре получал «единицы», но педагог математики Карцев не мешал ему: «...Пишите свои стихи, Пушкин». [...]

Окончив свое выступление, Г.В.Панфилов скромно сел на свободный стул первого ряда.

4. Журов Петр Алексеевич. Этот старейший толстовец, лет 75, сгорбившись и торопясь, вышел из середины зала к столику председателя, явно возмущенный, но вначале старался сдерживаться.

— Чем раньше раскрывается талант, — тем труднее будет его развитие! Высшие похвалы — вредны! Я не искусствовед и, возможно, она, Рушева — мастер рисунка, но это лишь моя догадка, схема приблизительная.

Глядя на ее Пьера и Наташу со спины, идущую с веером, нельзя не улыбнуться: это плохо!

За Толстым идти легко, его просто иллюстрировать. Это все у Рушевой еще очень приблизительно. Это только ученические наметки. Ей надо учиться у мастеров. (П.А.Журов распалялся все более...) Надя! Ты знаешь, что наш лучший художник-график, академик Дементий Алексеевич Шмаринов недавно 5 лет трудился над лучшим произведением нашего великого Толстого? А ты хочешь одолеть его за два с половиной года?

П.А.Журов продолжал это уже запальчиво, потрясая сжатыми кулаками над склоненной набок седой головой. Последние слова он выкрикнул, гневно глядя на Г.В.Панфилова, который сидел в первом ряду:

— Сказать, что Рушева существует как художница — этого еще нельзя!

Почти все собравшиеся сразу откровенно рассмеялись, а затем наградили П.А.Журова странными короткими аплодисментами, чего по отношению к другим выступающим еще не делали. Зато все затихли и, несмотря на приглашения председательницы, никто больше не захотел выступать.

Тогда поднялась с первого ряда Елена Давыдовна Ардаева — зав. экспозицией музея. Ей, видимо, захотелось сгладить неприятное впечатление от наскока П.А.Журова на Г.В.Панфилова и Надю:

— Мы любим всех, кто внимателен к Толстому, а когда это дети, то особенно. У нас 4 года назад был конкурс: «Дети рисуют Толстого». И хотя тогда мы Надю ничем не наградили, но ее рисунки к сказкам взяли на сохранение в фонды. Сейчас мы с удовольствием предоставили этот зал Наде. Я не берусь оценивать эти рисунки, но присоединяюсь к нашему старейшему толстоведу Петру Алексеевичу: здесь в рисунках пока нет психологического прочтения. Здесь Наташа — это не Наташа Ростова: некрасивая, жеманная. И княжна Марья у Рушевой слаба — ведь это богоматерь у Толстого. Абсолютная скромность и духовность княжны не переданы!

После этого выступления опять никто не хочет выходить и продолжать обсуждение... Пауза.

Председатель М.Г.Погорелова пытается заполнить молчание:

— В упрек все эти замечания поставить Наде Рушевой нельзя. Мы не относимся к этим рисункам как к серьезной работе, но рады, что Надя обратилась к Толстому: это ее обогатит опытом и лет через 20, когда она снова обратится к «Войне и миру» — тогда посмотрим.

После такого заполнения паузы поднимается из первого ряда и шагает к столику высокий, широкоплечий, красивый молодой человек, лет 27. Одет в ковбойку и джинсы с широченным ремнем. Грива густых волос. Председательница его представила:

— Это наш гость, толстовед из Чехословакии. Он не первый раз приезжает к нам изучать Толстого (фамилию его она назвала неразборчиво).

Гость начал уверенно, весомо, с акцентом:

— Чего это вы тут напали на милую девушку? А мне нравится все! Особенно «Наташа в Отрадном», «Кутузов и Малаша», «Платон Каратаев», «Пьер на батарее Раевского», «Долохов», «Наполеон». Я думаю, что Толстой так Наташу и представлял себе. Настолько образы разные и все близки его замыслу.

Мне кажется, что будто бы сначала Надя нарисовала свои картины, а потом уже Толстой написал по ним роман!

Надя — уже зрелый художник! Мне нравятся ее картины и верю, что через 20-30 лет она будет большим художником. [...] Надя! Я вам хочу сказать...

Голос с места перебивает его: «Ей надо много учиться и работать!»

Гость остановился, махнул досадно рукой, не стал продолжать и сел на свое место. Все притихли... Потом разразились аплодисменты гостю...

Опять на предложения растерявшейся председательницы никто не хочет более выступать: уж очень необычная выставка.

Тогда председательница попросила у Нади ответное слово. Она вышла к столику спокойная, строгая, но, взглянув через очки на гостя из Праги — «ковбоя», скромно улыбнулась. Ухватилась за спинку стоящего у столика свободного стула.

Надя: — Повторяю: я рисовала не для выставки, а для себя и для них (и показала кивком головы к окну, в сторону своих подруг). Академик Шмаринов Д.А. как работает — знаю: сажает натурщиц, штудирует с них, затем калькирует эти рисунки и вымучивает, стараясь сохранить свежесть...

Критиков я благодарю. Я работаю для будущих людей (Надя опять кивнула в сторону ее девочек). В своих образах я отражаю то, что представляю во время чтения... Мне кажется, что юному художнику надо рисовать так, как это делали импрессионисты — по впечатлению. Через 20 лет, конечно, возвращусь к этому роману (аплодисменты). [...]

Заключительное слово председательницы (медленно):

— Прошло 50 минут от начала обсуждения, что ж, на первый раз достаточно. То, что вы все пришли — спасибо! Это не творческая конференция. Сейчас здесь нет крупных специалистов. Об этом разговор будет потом. Мы не будем спорить и говорить о классическом искусстве и его особенностях и как надо относиться к нему сейчас.

В 20-30-40 лет Надя посмотрит на героев Толстого по-другому: с годами она станет мудрее. О качестве этих рисунков, которые вы все сейчас видите — говорить нельзя: что можно требовать от 14-15-16-летней художницы. Это восприятие девочки. Надя Рушева сама понимает, как ей надо много работать, что надо вернуться к Толстому, который необъятен.

Мы сейчас поблагодарим Надю и ее родителей, маму и отца, которые сейчас сидят здесь. А Наде на память об этом вечере дарим книгу «Толстой в иллюстрациях». [...]

Этот день запомнится нам на всю жизнь. Спасибо новым друзьям Нади!

Художница Надя Рушева

Художница Надя Рушева, которую называли «Моцартом в живописи», родилась 31 января 1952 года. Она рано заявила о себе и рано ушла из жизни — в 17 лет — оставив более 10 тысяч рисунков. Никогда не обучалась графике, не делала эскизов, а рисовала начисто без ластика.